Урик.
Исторический очерк

Село Урик включено в список исторических населенных мест России по Иркутской области. Оно находится в 18 км от Иркутска на Александровском тракте. В 1673 году здесь отвели землю первым жителям Уриковской слободы — переселенцам из европейской части России для несения десятинной пашни в пользу Иркутского острога.

Название села Урик производят от бурятского «уураг», что означает «молоко только что отелившейся коровы». Возникновение названия связывают со скотоводческим бытом бурят, населявших Кудинскую долину.

Урик, имеющий более чем 300-летнюю историю, чаще всего соотносится с именами декабристов: с 1836 г. здесь проживали на поселении М. С. Лунин, Н. М. Муравьев, А. М. Муравьев, Ф. В. Вольф, Н. А. Панов, С. Г. Волконский с семьей.

Но поселение примечательно еще и тем, что здесь сохранилась каменная Спасская церковь. Построили ее в 1775-1779 гг. под наблюдением прихожанина Афанасия Козыкина.

Храм возвели «о двух партаментах». Церковь была двухпрестольная: внизу располагалась теплая (зимняя), с приделом во имя Св. Великомученика Димитрия (освящен в 1779 г.), вверху - холодная (летняя), с приделом, посвященным Спасу Нерукотворному Образу (освящен в 1796 г.).

Спасский храм – памятник историко-культурного наследия федерального значения – один из немногих сохранившихся храмов, запечатлевших в церковной архитектуре высокий пример народного мастерства. В его монументальной архитектуре есть все черты стиля «барокко», просуществовавшего в Сибири почти сто лет. Это ярусный силуэт объемов церкви, колокольни, четырехчастный план, вытянутый вдоль продольной оси (запад-восток): колокольня, трапезная, храм, апсида; вертикальный ритм, стройность пропорций; художественное убранство с рельефной трактовкой и белой окраской стен; барочный сложный абрис куполов. Запечатленный однажды образ Спасской церкви, расположенной на слиянии Куды и Урика, являясь единственной вертикалью над всей всхолмленной местностью, не оставляет равнодушным никого и остается в памяти навсегда.

За долгую свою историю Спасская церковь не раз ремонтировалась. Деревянная кровля сменилась на железную, появилась «голландская» печь, цеховой мастер Иван Темников заменил каменный пол, староста Брызгалов посеребрил все лампады, подсвечники, паникадила.

Храм оставался действующим до 1930 г., после чего был изъят у общины верующих и постепенно пришел в запустение. Использовался как мастерская, а затем как школьный склад.

В 1970-е гг. церковь привлекла внимание общественности и, в частности, архитектора-реставратора Галины Геннадьевны Оранской. Г.Г. Оранская – автор проектов реставрации Спасской и Троицкой церквей и Собора Богоявления в Иркутске. Ее стараниями в 1982 г. выполнены простейшие консервационные работы, в результате которых был закрыт свободный доступ внутрь храма.

Консервацию производила специальная научно-реставрационная производственная мастерская при управлении культуры Иркутского облисполкома. В 1988 г. началась подготовка проекта реставрации. Но на установку лесов средств не хватило, а без них невозможно полноценное исследование объекта и выполнение проекта. Работы были приостановлены. В июле 1992 г. по заказу Центра по сохранению историко-культурного наследия выполнены фотограмметрические обмеры фасадов здания церкви.

С 1993 г. творческий коллектив под руководством Л.И. Гуровой возобновил проектные работы.

С 2000 г. продолжилось финансирование на объекте. На этом этапе потребовались инженерные обследования, которые выполнило ООО «Ингео». В настоящее время ГПО «Иркутскархпроект» закончило проект реставрации, который направлен на согласование в Министерство культуры РФ.

В 2001 г. областной бюджет профинансировал часть консервационных мероприятий.

Усилиями священника о. Валерия в храме, зиявшем пустыми глазницами окон, создано все необходимое для отправления на первом этаже службы. 7 января 2002 г. открылся приход. Наконец-то в храме появился подлинный хозяин…

Говоря о декабристах, с которыми связана история Урика, прежде всего следует назвать имя Сергея Волконского. В 1835 году, в знак уважения последней воли скончавшейся матери, обер-гофмейстерины императорского двора Александры Николаевны, по высочайшему повелению ему с семейством было разрешено выйти на поселение. Однако "освобождение" было омрачено двумя обстоятельствами: слабым здоровьем детей и стесненным финансовым положением.

Волконские долго боролись за право поселиться в селе Урике, рядом с декабристом доктором Фердинандом Богдановичем Вольфом, хотя по высочайшему повелению князя Волконского с семьей намеревались поселить в полной изоляции от остальных ссыльных. Помог граф Александр Бенкендорф.

После смерти Александры Николаевны Волконской и отъезда за границу сестры Софьи материальные обстоятельства князя Сергея и его семьи стали критическими. Государственного пособия и денег, присылаемых с седмицы его имений, которые полагались жене и весьма сомнительными способами управлялись ее братом Александром Николаевичем Раевским, не хватало.

Сергею Григорьевичу надо было найти способ содержать жену и малолетних детей в определенном достатке, а ссыльно-каторжным было дозволено заниматься исключительно земледелием. И вот потомок Рюрика, герой отечественной войны, блистательный полководец Сергей Волконский взял полагающийся ему надел земли, нанял мужиков, выписал соответствующую литературу и поставил «дело» на научную основу.

В его библиотеке в доме-музее в Иркутске хранится огромная коллекция книг по сельскому хозяйству. То, что бывший князь Волконский не чурался работы на земле, свидетельствует о его преданности семье, интеллигентности, истинном аристократизме и пренебрежении к мнению обывателей - а эти его черты были известны с молодости. Князь Сергей Михайлович Волконский, внук декабриста, в своих семейных воспоминаниях утверждал, что Сергей Григорьевич во многом повлиял на «уход в народ» графа Льва Николаевича Толстого, с которым встречался в конце 50-х гг. после ссылки.

Хлебопашество Сергея Григорьевича, как ранее и его растениеводство, оказались на редкость удачными. Урожаи были хорошими, и материальное положение семьи стало резко улучшаться. По свидетельствам, собранным краеведом И. Ивановым он «разрабатывал новую землю и покупал готовую, всего имел до 30 десятин. Выезжал в Иркутск и Оек ... в тарантасе на тройке. Имел повара, много мужской и женской прислуги для скотного двора и прачешной, у него было более 20 лошадей, много коров, свиней, а преимущественно коз (яманов). На лошадях пахали, а зимою отправлял под извоз».

Но это еще не все! Князь Сергей научил урикцев... печь вафли! Вот бы удивились столичные гурманы, чем баловали своих детей урикские крестьяне. Сергей Григорьевич сам приготовлял для вафель (крепель) специальные узорчатые формы и сам их пек. Сначала вафельницу нагревали в печи, потом заливали тесто (мука с водой, немного меда и масла), зажимали и опять отправляли в печь. Самый распространенный рисунок формы - герб Российской империи. Но были также кресты, цветочные узоры, рыбки, простые точки и кружочки.

Кстати, позже и другие ссыльнопоселенцы занялись «делом» - золотоискательством (Александр Поджио) и даже мыловарением (Горбачевский), но неудачно.

Первое впечатление от сельскохозяйственной деятельности князя Волконского, - это удивление: как мог добиться таких коммерческих успехов воин-аристократ? Но если ратные дела и были всегда одним из наиважнейших занятий рода Волконских, то не надо забывать, что они были и одними из самых крупных российских землевладельцев, то есть рачительное отношение и забота о земле у Сергея Григорьевича были в крови. «Труд есть доброе дело, - отмечал Волконский в одном из писем,- в особенности когда дает способ обеспечить свой быт и способствует быть полезным и другим».

Сергей Григорьевич был обучен математике и фортификации. Поэтому он смог сам спроектировать и руководить постройкой большого особняка в Урике. Дом был двухэтажный, «громадного размера» и «находился на той же местности, на которой были дома Муравьевых и Вольфа. Все три дома стояли в одном порядке, разделенные отдельными заплотами, в которых были сделаны, для сквозного прохода, калитки, так что муравьевские гости или Волконского и они сами переходили друг к другу внутренними комнатами». «При доме насажен был сад, ... много служб, амбаров».

Этот дом Мария Николаевна так полюбила, что просила Сергея Григорьевича перенести его как есть позже в Иркутск в 1845 году, что он и сделал - бревнышко к бревнышку.

Дом Волконских построен в стиле русского классицизма. Его отличительной особенностью является наличие эркеров на втором этаже (пятигранные выступы в стене), созданных по проекту декабриста Н.А. Бестужева, и зимнего сада на застекленной веранде второго этажа. В доме две лестницы: парадная - в центре дома, и черная, устроенная в дворовом пристрое. Все комнаты каждого этажа соединены дверями и образуют кольцевую анфиладу. Вместе с тем деревянные потолки, по сибирской традиции свободные от штукатурки и побелки, и высокие пороги свойственны скорее крестьянскому сибирскому жилищу.

Кроме того, Сергей Григорьевич сам спроектировал и руководил постройкой для семьи дачи в Усть-Куде, в 10 верстах от Урика, на правом берегу Ангары, которую называли «Камчатником». Летом там всегда проживала Мария Николаевна с детьми, часто наезжали другие ссыльнопоселенцы: Трубецкие, Муравьевы. И. Иванов писал о князе - «...дача устраивалась под его надзором, и он разбивал природный березняк дорожками, в природных каменных глыбах устраивал диваны, скамейки и разные сиденья на два, на три человека и окрашивал эти природные седалища красками».

Кстати, по свидетельству того же Иванова, Сергея Григорьевича в Сибири все продолжали величать князем, хотя он этого звания и был лишен. Видимо, уважение к человеку, равно как и его достоинство, государственным указом изъять невозможно!

Отзывчивый и чуткий, князь Волконский всегда находил время и средства помогать как товарищам по ссылке, так и местным жителям. По свидетельству сына Михаила Сергеевича, он был «ближе к рабочему люду, это была, можно сказать, его слабость; он входил в подробности занятий крестьян, их хозяйства и даже семейной жизни; они обращались к нему за советом, за медицинскими пособиями, за содействием».

Так, например, он «по просьбе крестьян ездил в Казенную Палату хлопотать о неправильно назначаемых по очередям в солдаты» и для этого собрал и юридическую литератору в своей библиотеке.

Сергей Григорьевич был очень начитан, собрал отменную библиотеку, и если не работал в поле, то вечно носился с неизменной книгой в руках (и искал очки, которые часто бывали у него на лбу!). Прямо по Маяковскому: «землю попашет, попишет стихи». Стихов ссыльный князь не писал, но воспитанием и образованием детей он и Мария Николаевна занимались очень серьезно, особенно, конечно, по тем временам, образованием сына Михаила. До поступления Миши в гимназию ему преподавали дома жившие поблизости друзья семьи и родственники.

Братья Йосиф и Александр Поджио, которых Миша и Нелли называли дядьками (Йосиф был женат на двоюродной сестре Марии Николаевны), и обожавший Мишу его тезка и давнишний друг Сергея Волконского по кавалергардской юности Михаил Сергеевич Лунин преподавали иностранные языки и математику, музыку, а отец преподавал детям литературу. Кстати, заядлым книгочеем, проводившим за чтением целые ночи, был в свое время и отец Сергея Волконского князь Григорий Семенович.

Интересно, что между друзьями Сергеем Волконским и Михаилом Луниным по поводу воспитания Миши Волконского возникли серьезные разногласия. Мишель Лунин, в отличие от своего друга Сержа, возможно в силу того, что не успел обзавестись семьей, или своего бунтарского характера, так и не угомонился и не остепенился, не смог адаптироваться, найти какое-то новое место в жизни в Сибири, найти себе применение. Он все время лез на рожон, продолжал «революционную» деятельность, хоть и всего лишь на словах, и отправлял письма-памфлеты на правительство сестре Екатерине Уваровой в Берлин, прекрасно зная, что эти письма перлюстрируются. Почему-то запоздалую браваду и бретерство Лунина принято превозносить и считать признаком какой-то особой его храбрости, но уж точно не ума…

Между прочим, когда Лунина вторично арестовали и отправили в Акатуйскую крепость, где он и погиб, он тем самым поставил под угрозу всех других обитателей маленькой урикской колонии декабристов. Многие ссыльные спрятались, другие стали уничтожать какие-то документы. Единственным, кто вышел к жандармам спорить и защитить друга, снабдил его одеждой и деньгами и проводил в печальный путь, был Сергей Волконский. Вот это - настоящее мужество и благородство!

Так вот, Лунин советовал, что в воспитании Миши Волконского акцент необходимо делать на физических упражнениях, охоте и спортивных играх. Сергей же Григорьевич, сам - бывший повеса и «проказник», считал, что элемент морального воспитания не менее важен, чем физическое или интеллектуальное развитие.

С этой целью в 1844 году Волконские пригласили польского ссыльного дворянина пана Юлиана Сабиньского заняться домашним воспитание Миши.

Вот как это описывает сам пан Сабиньский: «В дороге с Волконским, а здесь, в Урике, с обоими супругами мы много говорили о воспитании. После ужина Сергей Григорьевич долго заполночь задержался в комнате, где я должен был ночевать, обсуждая со мною разные обстоятельства столь важного предмета. Он познакомил меня с главнейшими чертами характера своего сына, особенными склонностями, не умалчивая и о некоторых недостатках. Мы разбирали, какие средства могут быть самыми действенными для развития первых и исправления последних, какое для этого мальчика может быть направление сообразно настоящему положению родителей, их желаниям и месту, какое их сын может занимать в обществе».

Очень интересный отрывок. Почему-то сейчас принято считать, что воспитанием детей занималась исключительно Мария Николаевна, а Сергей Григорьевич в это время со всклокоченной бородой и граблями в руках носился с мужиками по полям. Пан Сабиньский свидетельствует, как тщательно занимался Сергей Григорьевич воспитанием сына, как он всегда надеялся, что Мише впоследствии удастся занять то место в жизни, которое ему было уготовано наследием отца. Так и случилось. Михаил Сергеевич Волконский при императоре Александре Втором стал членом государственного совета и товарищем министра просвещения России.

Все это будет впереди. А пока в Иркутске Миша Волконский заканчивает гимназию с золотой медалью, но как сыну ссыльно-каторжного ему не позволяют продолжить обучение в университете, и его принимает в должность чиновника по специальным поручениям губернатор Николай Николаевич Муравьев-Амурский.

Миша проявил себя сразу же дельным работником, и его стали часто отправлять в экспедиции, в том числе и на Камчатку, укрепляемую новыми фортификациями. Он был послан осматривать поселения на реке Мае и делать обследования тракта от Якутска до порта Аян на Охотском море, а также - на Амур для предварительных работ по устройству первых крестьянских поселений вдоль течения реки.

Именно с вопросами фортификации Камчатки и присоединения Амурской области связан очень интересный и таинственный эпизод из сибирского этапа биографии князя Сергея Григорьевича. Приблизительно в это же время князь Сергей стал отправлять письма ... кухарке своего друга и крестного отца Миши Ивана Пущина некоей Матрене Мешалкиной. К тому же эти письма в Ялуторовск отправлялись им не регулярной почтой, а исключительно с оказией.

«Ты желаешь знать, что происходит у нас на Востоке, - пишет князь Сергей Матрене Мешалкиной. - Плавание началось 17 мая ... плавание и сношение с туземцами благополучное. Дай бог полного успеха предприятию, великого последствиями...».

Конечно же понятно, что настоящим получателем писем был сам Пущин. Но к чему вся эта таинственность? Дело в том, что писал князь Сергей о секретных военных укреплениях и фортификации Амура и Камчатки. И тем не менее губернатор считал необходимым посвятить бывшего смертника и нерчинского каторжанина Сергея Волконского в государственные тайны. С какой целью?

По посланиям ссыльного князя кухарке Пущина очень похоже, что фортификационный опыт и инженерные знания Сергея Григорьевича были востребованы губернатором Муравьевым. В письме, посланном в Ялуторовск руками инженерного офицера Рейна, Сергей Волконский пишет, что Рейн был послан «с разными прожектами укрепления и защиты Камчатки и нового берега, занятого от устья Амура - от вражеских покушений» и добавляет, что в связи с оборонительной работой на Камчатке «неприятель ничего не предпринимает, а на будущий год - милости просим, лишь бы все предположения были одобрены в Питере».

В следующем письме, переданным эстафетой Матрене Мешалкиной, Волконский пишет: «Камчатке, полагаю, что с сильною волею, может быть дана сильная оборона. Честь и слава Завойко и всем защищавшим, но честь и слава Николаю Николаевичу Муравьеву-Амурскому, предусмотрением своим и даже на собственную свою ответственность взяв отправление слабых средств столь много, помогших к обороне Петропавловска».

В этих словах звучит такая уверенность и знание деталей проекта укрепления Камчатки, которые могли основываться только на непосредственном знакомстве со всеми проектами обороны Камчатки и только что присоединенного Амура, и личном в них участии.

Удивительный факт! Каким же благородством и любовью к Родине надо обладать, чтобы после 25 лет каторги и ссылки не озлобиться, подобно Лунину, не уйти полностью в заботы о семье, подобно Трубецкому, не вести умозрительную жизнь стороннего наблюдателя, подобно Пущину, а все время находить в себе силы, желание и энергию для применения своих многочисленных талантов и эрудиции. И не только для себя и для своей семьи, но самое главное - для горячо любимой Родины.

Когда князь Сергей с семейством после амнистии вернулся, как тогда говорили, «в Россию», он принялся за свои знаменитые Записки с тем же юношеским задором, сопровождавшим его всю жизнь. Большая часть его Записок посвящена ратным подвигам своей юности во благо Родины.